Прежде чем начать рассуждения об идентичностях и их динамике на двух берегах Днестра, следует отметить важность данной проблемы в контексте приближающегося саммита ЕС 1.09.2014 г. в Республике Молдова, который дополнительно повлияет на формирование ценностных приоритетов у отдельной части жителей Поднестровья, прежде всего, на территории Республики Молдова, особо подвергаемой воздействию проевропейских и прорумынских настроений, часто выдаваемых за единую ценность.
Клубок идентичностей особенно в последние десятилетия их активного конструирования вызвал недвусмысленный интерес массы исследователей реалий, в том числе на двух берегах Днестра.
В ходе проведенного анализа, учитывая специфику этнокультурного пограничья, можно констатировать, что в сообществе Молдовы сложилась румынская идентичность, навязываемая сверху. Она получила распространение в среде части элиты и, как следствие, оказалась транслируемой на подрастающие поколение через систему образования.
Ряд исследователей подчеркивает, что румынская идентичность является этнонацией. Здесь хотелось бы внести поправку: следует согласиться с характеристикой румынской идентичности, с этнонациональной основой. Однако, время вносит свои коррективы, и та политика ассимиляции, которая проводилась Румынией еще в середине XX в., была несколько скорректирована тем международным опытом этногражданского строительства, который пережила Европа и который транслировался на современную Румынию. Дополнительное влияние получила ценность этногражданского строительства с выступлением Румынии в ЕС. Действовать запретительными и откровенно ассимилятивными методами Румыния уже не может, хотя крайне радикальные попытки иногда проявляются на высшем уровне. В Румынском Парламенте отдельные депутаты представляют интересы этнических сообществ, компактно проживающих в стране (венгров, болгар). В стране действуют школы на языках национальных меньшинств, выходят программы и периодические издания, финансируемые государством, на языках меньшинств. Но это все блага демократии распространяются не на молдаван, которых, повторимся, румыны за отдельный этнос не признают.
Молдавская идентичность – представляет собой этнонациональную идентичность. Малый опыт государственного строительства, длительный исторический период раздробленности Молдавского княжества, фанариотский режим. (Проекты 1924 и 1940 годов и даже распад СССР и низложение МССР были привнесены из Москвы, равно как и идея Великой Румынии – из Бухареста).
Важно отметить, что данный факт подчеркивают и современные молдавские политики. Известный советский и молдавский политический и общественный деятель, Президент Республики Молдова 1996–2001 гг. Петр Лучинский, в частности, обратил внимание на один важный факт. Во время визита Евгения Примакова в США, Дж. Буш пригласил его в свою комнату отдыха, где находились флаги всех независимых государств мира. При этом президент Америки сказал: «Видите флаги балтийских стран? Их никогда отсюда не выносили, потому что мы никогда не признавали оккупацию Прибалтики Советским Союзом». «Этим-то, должно быть, и объясняется, почему мы не можем сравнивать себя с прибалтами», - продолжает экс-президент. «Нас присоединили к России не как страну, а как часть страны, в нашем случае Румынии. Вследствие договора Реббентропа – Молотова, Бессарабия была оккупирована в 1940 году как часть Румынии, а в 1944 году присоединена к СССР как часть СССР (еще раньше, в 1812 году, Бессарабия включается в состав России как часть Молдовы – В.С.). Нас всегда вырывали из единого целого, мы постоянно переходили из рук в руки и, как логическое следствие, у нас нет и традиций государственности», - констатировал молдавский политик. Кстати, события последних месяцев в соседней Украине, потерявшей Крым и утратившей контроль над рядом восточных регионов, характеризуют ситуацию в соседнем государстве как аналогичную.
Всё это не могло не сказаться на формировании молдавской этнонациональной идентичности, которая не имеет исторических основания лидирования в связи с тем, что, как и др. этносоциальные группы, молдаване находились в равном подчиненном положении из вне, как и другие этносоциальные сообщества.
Отсутствие опыта самостоятельного политического развития в Молдове и (для примера) в Украине породили еще одну общую черту современности: ни там, ни там не сложились яркие харизматические лидеры-государственники, а те более-менее заметные фигуры на политических олимпах двух сравниваемых стран были выходцами из советской системы, сформировавшимися в условиях иной политической культуры и получившими власть в силу слабой конкуренции, на волне эксплуатации идеи национального строительства и т.п., во многом конъюнктурных идей.
В правобережных районах Республики Молдова на данном этапе молдавская этнонация может воздействовать на остальную полиэтничную часть населения через государственные рычаги, но не через историческую память. Под влиянием критики советского прошлого она стала наделяться негативным, ироническим смыслом, что, тем не менее, не снижает ее значимости в современных условиях. Так вот, в Приднестровье данный механизм работает гораздо с большей национально-гражданской мобилизационной активностью, нежели в расшатываемой различными политическими идеалами Республике Молдова. Причем больше всего эти процессы на себе испытывает учащаяся молодежь.
В силу близости соотношения румынской и молдавской культур молдавская идентичность, прежде всего в Молдове, получает мощное воздействие со стороны румынской идеологии, которая рассматривает молдавскую идентичность в качестве региональной румынской культуры наравне с культурой трансильванцев, банатце или добруджан. Мол, да, есть региональные особенности, но не более.
Близость культуры роднит носителей молдавской идентичности с румынской. Но одним из ярких отличий выступает владение русским языком. Пока на данном этапе этот рычаг работает, отличая носителей молдавской идентичности от носителей румынской в Румынии.
Одновременно забывание русского языка и искусственное вытеснение его румынским в немалой степени выступает дополнительным механизмом ослабления молдавскости.
Отдельно следует выделить региональные идентичности, наиболее ярко проявляемые на примере двух регионов: Гагаузии и Приднестровья.
Однако в первом случае справедливо говорить об этнонациональной региональной идентичности гагаузов, а во втором случае мы сталкиваемся с интернациональной региональной идентичностью, подпитываемой этнонациональными ценностями проживающих в крае украинцев, русских и молдаван. Причем при разных сценариях на ее основе может сложиться либо гражданская приднестровская идентичность этнополитического содержания, либо сохраниться региональная идентичность со специфическим этнонационально-смешанным наполнением.
Говоря об идентичности, следует назвать уже упомянутую интернациональную идентичность (ее отдельные авторы еще называют постсоветской). Эта идентичность в немалой степени может получить новый толчок к развитию в случае решения лингвистического вопроса в Молдове, с учетом интересов русскокультурного населения и определения статуса русского языка. В этом случае интернациональная идентичность может стать государствообразующей составляющей в деле формирования национальной идеи.
В условиях общей Молдовы говорить об интернационализации возможно только в случае сохранения схемы государственного молдавско-русского и русско-молдавского двуязычия, при этом нет ни общей Молдовы, ни обеспечения четко работающего двуязычия. А вот в Приднестровье у интернациональной идентичности больше шансов (но только в случае обретения регионом статусности). При этом данная идентичность в Приднестровье может сложиться при работе той языковой схемы, которая наличествует на современном этапе. Речь идет о русско-альтернативном (молдавском, украинском) билингвизме, имеющем исторические корни и не нарушенном, в отличие от Молдовы, за последние двадцать с лишним лет.
При изменении языковой схемы с вытеснением русского языка одним государственным вне зависимости от того, как он называется, молдавская и румынская ситуация начнет развиваться по сюжету построения этнонационального государства.
В целом можно констатировать, что в Республике Молдова и в Приднестровье получили распространение и амбивалентные идентичности. Когда, например, ценности молдавинизма или интернационализма накладываются на не менее значимые региональные ценности.
Причем чувство региональной идентичности в Приднестровье не исчезнет ни при каких обстоятельствах: ни в случае объединения с Молдовой, ни при вхождении в состав России или Украины. Даже в случае перспектив абсолютно независимого развития региональная идентичность сохраниться. Равно как самой Республике Молдова еще долго жить с чувством Бессарабской идентичности, которая, кстати, внутри себя четко выделяет население с буджакским самосознанием – потомков задунайских переселенцев (болгар и гагаузов). При этом уже оформленная автономией значимость этнорегиональной идентичности для гагаузов также не представляет сомнений.
Важно только подчеркнуть, что в случае работы разных сценариев в Приднестровье и Гагаузии возможны тенденции укрепления интернационализации и, наоборот, ее ослабление. Как с любой культурой пограничья амбивалентная идентичность работает до тех пор, пока не возникает потребности делать выбор…
Здесь хотелось бы сделать еще одно отступление. Понятие региональной идентичности тесно пересекается с понятием провинциализма. Как правило, провинциализм несет в себе отрицательную коннотацию. Однако, по любопытному мнению польского общественного деятеля Кшиштофа Чижевского, провинциализм таит в себе богатые нераскрытые резервы. Выступая на конференции «Культура и образование в XXI веке в Центральной и Восточной Европе» (в замке Красичин близ Пшемысля, 13-15 июня 2002 г.), он отметил: «Мне кажется, что многие думают о провинции как о спокойном, изолированном от мира оазисе, в котором можно схорониться, спасаясь от мук, характерных для жизни в центре. В то же время именно провинция создаёт аутентичную возможность проникновения в мир и его сотворения (współtworzenia), в чём можно было убедиться после падения коммунистической системы. Очевидное вновь стало достижимым (osiągalne). И уже не только посредством «общих идей» интеллектуалов, но также через практику, погружённую в течение жизни конкретной общности. Этого нам больше всего недоставало – свободного акта творчества, уходящего корнями в жизнь współnoty и развивающегося в постоянном диалоге с ней».
К. Чижевский обратил внимание на очень важную составляющую здоровой провинциальности – чувство романтизма. «ˮМир должен остаться романтизированным. Так обнаруживается первичный смысл. Романтизация – это качественное усиление. В этом действии низшее “я” отождествляется с лучшим “я”. Настолько, насколько мы сами – такое качественное усиление. (…) Придавая общим вещам высший смысл, привычным – таинственный облик, известным – обличье незнакомых, завершённым – вид незавершённости, мы тем самым романтизируем ихˮ. Читаю этот отрывок из ˮСаисских учениковˮ Новалиса, не единожды приводимый Марией Янион, и удивляюсь, как современно его мнение, как живо перекликается оно с тем, что я хотел сказать о провинции». И далее: «Мне остаётся только пожать плечами, когда слышу голоса, говорящие об анахронизме романтического взгляда, который по определению не подходит для современности. Мария Янион, автор книги ˮВ Европу – да, но только с нашими умершимиˮ, проложила путь для продолжения романтической традиции, противопоставляя её беспамятству и равнодушию молодых поколений, нечувствительных к трагизму истории, который касался их предков. Этой дорогой должен идти и открыватель провинции».
Продолжая мысль польского писателя, важно подчеркнуть, что романтизм – это именно то состояние, которое обволакивает этномобилизующиеся сообщества. Причем неважно, на каком этническом цементе это происходит: румынском, украинском, русском, чеченском или каком ином.
Чувство романтизма обладает огромной созидательной силой, это та самая матрица пассионарности, которая способна выступить в качестве мощного мобилизационного заряда, способного качественно изменить этносоциальное самочувствие сообщества.
Поэтому эту составляющую никак нельзя сбрасывать со счетов. Одновременно существует другая противоположная опасность. Излишняя увлеченность романтизмом способствует уходу от реальности и погружает индивидуума и сообщество в мифологизированное пространство, как правило, направленное на ценности идеализируемого прошлого. Это, в свою очередь, выступает серьезной угрозой не успеть за современностью. Возродив этничность и ее знаковость, можно одновременно утратить стержень современного мироустройства.
Так, собственно, произошло с молдавским этносом, который оказался ввергнут в поток романтизации, завязанный на целом ряде исторических мифов: могуществе средневекового молдавского государства времён Стефана Великого, большом молдавском государстве, где Прут была река не на границе, а в центре страны. При этом возникли дополнительные трудности: сложно идеализировать того же Дмитрия Кантемира и Милеску Спафария. Прошлое не отпускает. Одновременно связь с Россией официально не романтизируется. Не то время. Наоборот, наблюдается постоянная тенденция отмежеваться от нее.
С другой стороны, реалии современности подчеркнули наличие несоответствия идеализируемого и реального. Стефан Великий стал таким же национальным героем у румын, как у молдаван. Вообще, при формировании информационного блока романтических героев Молдова столкнулась с тем, что соседнее румынское государство ее в этом смысле обставило. Практически все национальные герои, представленные в центральном парке Кишинева, представляют собой персоналий, напечатанных на денежных знаках Румынии и входящих в хрестоматии по истории и языку соседнего государства.
И еще несколько слов о мифах. В процессе формирования румынской государственности в стране сложились определенные этнополитические мифы, способствующие мобилизационным процессам, так или иначе находящим отражение и в Республике Молдова:
- давность проживания (происторическое начало) – у румын – идеализированная Древняя Дакия. Отсюда идея непрерывности проживания. Как следствие, более поздняя мифическая теория Габриела Георге о том, что румынский язык был в основе индоевропейского языка;
- идея о национальной исключительности и национальной миссии румын – наследников двух великих народов древности: римлян и даков;
- идея о румынском превосходстве;
- миф о Великой Румынии (в магазинах этого государства даже сегодня можно встретить карты Великой Румынии, включающие в себя территории Республики Молдова, Приднестровья, прилегающих к ним земель современной Украины – Буковины и Одесской области).
Молдова, обладая древней собственной историей, одновременно столкнулась с ее дефицитом. Это привело к тому, что романтизм оказался направлен в иную сторону…
Еще раз придется сравнить Молдову с Украиной. И той, и другой явно не достает самостоятельной истории без участия России в последние два (а на Украине и более) столетия. Одновременно, в силу внутренних и внешних процессов, сложившихся в годы постсоветского развития, подчеркивать связь с Россией в официальной историографии этих государств оказалось не модно. Это привело к формированию новых исторических мифов. На Украине это идеализация дореволюционной борьбы за украинскую идею (Мазепа, Шевченко и др.), в ХХ веке – бандеровщина, голодомор. Но если Украина все-таки борется за собственную украинскую идентичность, то в официальной историографии Молдовы акценты сместились в сторону румынских ценностей. Исчез курс «История Молдовы», замененный курсом «История румын», в котором сама Молдова рассматривается как историческая румынская земля.
В этом контексте больше всего повезло Приднестровью, которое, сохранив ценностное отношение к историческому прошлому, связанному с Россией и СССР, сумело с наименьшими потерями выйти из состояния перехода. Как ни страшно это констатировать, но война 1992 года только укрепила приднестровскую идентичность и, если можно так выразиться, здоровый провинциализм. Она романтизировала ситуацию. Это оказалась то самое здоровое чувство романтизма, замешанное на реалиях сегодняшнего дня, подпитанное эйфорией победы (а приднестровцы считают себя победителями в вооруженном столкновении 1992 г.), которое в немалой степени способствовало историческому укреплению чувства региональной приднестровской специфичности. Причем неважно, вернется ли Приднестровье в Молдову, войдет в состав России или останется независимым малым государством. В любом случае оно сохранит в себе особую приднестровскую идентичность, с которой необходимо считаться.
Не менее важна геополитическая составляющая. На примере событий двадцатого века мы наблюдаем борьбу цивилизаций, где на фоне китайского феномена и японского чуда четко прослеживается более близкая нам и не менее фундаментальная борьба европейской и американской цивилизаций с русской, что не может не затрагивать русскокультурное пространство. Факты последних десятилетий лишний раз свидетельствуют, что давление на русскокультурное пространство за счет государств новых демократий в немалой степени активизировалось. События последних месяцев на Украине и в Молдове подчеркивают факт того, что Евросоюз в лице прежде всего Германии и США прилагает титанические усилия для лишения Украины и Молдовы возможности самостоятельного политического развития. Причем события на Украине после Вильнюса 2013 развиваются по схожей схеме, какая имела место в Кишиневе в апреле 2009 года. Расклад тот же. Подготовка и внедрение идеи против правящей власти и системы неевропейских ценностей. Мобилизация через интернет-ресурсы молодежи. Создание разветвленной сети агентов влияния: в сети неправительственных организаций, в медиапространстве, в среде интеллигенции (даже ректоры вузов вывели на площади городов Украины студентов для борьбы с правящим режимом, как в Кишиневе в 2009 г.) в правящей элите т.п.
При этом важно отметить, что в самой России также планомерно формируется сеть агентов влияния Запада как в правящих кругах, так и в социально-значимых структурах. Просто для выступления еще не пришло время «Ч». Понимание этого отдельной частью аналитиков внушает определенный оптимизм, но проблема, справедливо сказать, разворачивания цивилизационной войны (в которую втягивается полиэтническое сообщество двух берегов Днестра) налицо.
Обращает на себя внимание схожесть сценариев в Молдове и Украине по отстранению от власти, которая, по мнению Запада, симпатизирует Москве. В Молдове это была партия коммунистов, которую необходимо было нейтрализовать только за одно название (сторонников самой идеи в руководстве партии, как показали реалии ее восьмилетнего нахождения у власти, практически не было). На Украине «мальчиком» для битья выступил пророссийский Янукович.
Время, прошедшее после развала Союза ССР, и те бурные процессы, которые проистекали за последние двадцать лет, способствовали появлению уникальных сообществ русскокультурного населения бывших союзных республик, которые одновременно отличаются от жителей самой России, несмотря на то что они говорят на одном языке и воспитаны на общих культурных ценностях. Нельзя сбрасывать со счетов активный период построения новых государственностей, в которых так или иначе, пусть даже в виде статистов, были привлечены русскокультурные граждане той же Украины, Молдовы, др. стран. Меняющиеся ценности, отдаление от России, новые этнополитические реалии – все это не могло не повлиять на русскокультурное население. Оно стало феноменом, который нужно изучать и анализировать. Иначе как объяснить факт того, что часть русскоязычных людей, взяв в руки оружие, пошла воевать против Приднестровья в 1992 году на стороне вооружённых сил Молдовы, а как объяснить факт активного выступления отдельной части русскоязычных жителей Украины против своих же собратьев на востоке страны.
Выше уже говорилось о факторе провинциальности, кстати, в России его стали избегать (в русском языке это понятие носит не совсем положительную коннотацию, подразумевая, в том числе захолустье, глубинку, местечковость и т.п.), заменяя понятием регионов. Причем как на Украине, так и в Молдове и России общая увлеченность региональным фактором в последние двадцать с лишним лет работает не на укрепление государственностей, а отнюдь наоборот. Даже конфликты стали рассматриваться как региональные, затрагивающие проблемы отдельных частей страны (Приднестровье, Чечня, Донецкая и Луганская области), а в остальных регионах Молдовы, России и Украины люди продолжали и продолжают (к сожалению, на востоке Украины еще не стихла стрельба, гибнут люди) ходить на работу, в школу, сидеть за барной стойкой. Не то чтобы люди стали черствее, просто они под влиянием времени стали другими. Государство стало восприниматься по-иному, свобода переезда, возможность поиска лучшей доли в связи с той же невозможностью стран новых демократий обеспечить своих граждан тем необходимым породили повышенную долю цинизма по отношению к тому, что в классической литературе принято называть Родиной.
На данном этапе Молдова и Украина столкнулись с похожими проявлениями дальнейшего развития сюжетов. В обоих государствах сохраняется проблема территориального раскола. В Молдове он начался еще в ходе приднестровского конфликта, но не завершен не только в связи с нерешенным статусом Левобережных районов, но и в связи с возможностью различных сценариев в Гагаузии (и это лишь одна из нитей запутанного клубка). Что касается Украины, то, по мнению экспертов, она тоже находится на грани раскола (Крым уже отошел к России) и, что самое печальное, в состоянии гражданской войны. Впрочем, как и Республика Молдова, Украина была собрана в ходе строительства советской власти. Когда распался Союз, у Украины и Молдовы проснулись старые региональные «болячки», связанные с самосознанием, языком, религией – всем «джентльменским набором» неустойчивых идентичностей, которые могут как вылиться в новые качества (например, сложившаяся гагаузская автономия или развивающаяся приднестровскость), так и погрязнуть в примитивной местечковости.
Это отступление не случайно, так как сужение влияния русскокультурного пространства неминуемо затронет проблему динамики этнокультурных идентичностей на постсоветском пространстве. Местечковый национализм, будь он румынским, молдавским или украинским, весьма удобен для «заморачивания» масс, для перекраивания геополитической географии влияния в государствах вчерашней страны Советов.
Говоря о проблеме выдавливания русскокультурного элемента из Молдовы и Украины, важно рассмотреть вопрос с еще одной, этнографической стороны. В массе классических определений этноса в качестве одной из знаковых характеристик наряду с самоидентификацией выступает внешняя идентификация или, иными словами, как представителей отдельного этноса рассматривают соседи и другие, как самостоятельный этнос или нет. Раз уж мы заговорили о схожих процессах, переживаемых в Молдове и на Украине, следует отметить, что в Европе и в Америке украинцев рассматривают как часть русского мира. Порой даже отождествляя их как единое целое. По сути, отношение к украинцам мало изменилось со времен третьего рейха, который также рассматривал украинцев и русских в качестве единой славянской «кроличьей массы».
В немалой степени подходу способствовала политика русского царизма, который официально не рассматривал украинцев в качестве самостоятельного этноса и использовал в названии распространенные тогда термины: «малорусы» и «малороссы».
С другой стороны, национализм особенно в его крайних проявлениях может выступать и рассматриваться как средство борьбы против аккультурации и ассимиляции. Иными словами, украинские национал-патриоты борются против русскокультурного влияния, одновременно их боренья поддерживаются и поощряются Западом, который одновременно рассматривает население Украины и России как восточнославянскую дикую общность, которая чем больше уничтожит друг друга, тем больше облегчит задачу по распространению влияния на восток. Кстати, в немалой степени формированию представлений о том, что русские и украинцы – один народ, способствуют отдельные русские патриоты-историки и политические деятели. На эту сторону ориентирует слушателей и современный фольклор, получивший распространение на Украине и в России, взять тот же этнический анекдот.
Продолжающаяся сегодня борьба против русского мира обернулась обухом самим украинцам, которые очередной раз выступили в качестве пушечного мяса при геополитическом переделе территорий.
Вопрос гражданской идентичности в законодательстве двух берегов Днестра затрагивает еще более широкий пласт проблем, в том числе судьбу мажоритарного этноса, межэтнические отношения, языковую ситуацию, сложившуюся в крае. При этом необходимо учитывать, что события, разворачивающиеся на двух берегах Днестра, в немалой степени зависят от складывающейся геополитической ситуации.
Этнический фактор в Молдове тесно пересекается с политикой на некоторых этапах настолько, что этносоциальные процессы практически полностью подпадали под влияние политической конъюнктуры. Обобщая ситуацию, можно сказать, что на двух берегах Днестра сложились различные политические симпатии. Попытаемся перечислить хотя бы основные из них.
Сторонники унитарного молдавского государства, в свою очередь, делятся на сторонников румынизации сообщества и интеграции с Румынией и сторонников развития румынских ценностей в условиях сохранения молдавской государственности как второго румынского государства.
Можно констатировать, что на территории, контролируемой Кишиневом, подобная схема развивается на протяжении практически всего постсоветского периода. Другое дело, что некоторые рассматривают подобное состояние дел в качестве переходного периода, другие видят в этом перманентное состояние, когда в двух румынских государствах наличествует два парламента, в два раза больше министерств и ведомств, что позволяет элите в меньшей степени конкурировать друг с другом на уже поделенном этнополитическом пространстве.
Отдельно следует выделить сторонников молдавской государственности, подчеркивающих уникальность молдавской нации и молдавинизма с одновременным заигрыванием с национальными меньшинствами с поиском «ниши» для них, от наделения особыми правами до постепенной ассимиляции в зависимости от крайности взглядов и складывающейся этнополитической ситуации.
Общей чертой этих перечисленных направлений следует назвать отстраненное отношение к русскому языку. То есть и сторонники крайней прорумынской позиции, и адепты промолдавских настроений видят будущее только с одним государственным языком, лишь по-разному ими называемом. При этом русский язык, все еще широко используемый на территории Молдовы, не имеет шансов получить официальный статус, а замена его языком на латинской графике по-разному называемым – молдавским или румынским – дает серьезный карт-бланш сторонникам последнего. Таким образом, происходит деформация устоявшегося культурного кода, со всеми вытекающими последствиями, о чем собственно говорилось выше.
В отдельную категорию следует выделить сторонников федерального устройства государства. Однако несмотря на попытки внедрения планов Козака, Ющенко и Примакова современная конъюнктура показала, что этноцентрические тенденции в государственном строительстве весьма преобладают. Несмотря на то что de facto на территории республики Молдова уже, по сути, наличествует гагаузская автономия (2 февраля 2014 г. еще раз подтвердившая свой отложенный статус) и самопровозглашенная государственность в Приднестровье.
Понятно, совершенно иначе выглядят позиции сторонников самостоятельного развития того же Приднестровья, которые сталкиваются с серьезным международным и общемолдавским противостоянием. Ситуация осложняется отсутствием общей границы с Россией, на которую нацелена политическая и экономическая элита Приднестровья.
Вообще, на формирование текущих идентичностей в немалой степени влияет затянувшаяся политическая и экономическая нестабильность в обществе. Закрытие фабрик и заводов, уничтожение коллективных сельскохозяйственных сообществ способствовали вымыванию и, по сути, уничтожению рабочего класса и крестьянства как наиболее организованных социальных институтов. Сегодня можно говорить о маргинализации сознания масс, что позволяет усиливать фактор внешнего воздействия. Поэтому многие процессы, которые в определенной степени тормозились или оппозиционировались вышеназванными классами, приобрели совершенно иной ракурс в современности.
Приднестровье столкнулось с еще одной проблемой. Создаваясь, оно выступало наследником традиций советской Молдавии, переняв в свое новое название слово «молдавская» как противопоставление идеям румынизма и крайним формам молдавского национализма, получивших распространение в Кишиневе. Это название привязало Приднестровье к Молдове (термин «Молдавская»), причем опыт построения советской Молдавии (МАССР) допускал такой подход для восстановления утрачиваемого влияния центра на бывшие союзные республики. С другой стороны, после обострения конфликта подобное название стало дополнительно подчеркивать молдавскость территории, которая самоопределилась, что не могло не наложить дополнительные сложности на формирование внутренней политики государства.
Кстати, в ходе подготовки текста к печати была апробирована концепция внутренней политики Приднестровья, которую разработали ведущие специалисты Приднестровского государственного университета им. Т. Г. Шевченко и ряда государственных структур. В ходе заседания республиканского экспертного стола один из ведущих разработчиков концепции Илья Галинскй, в частности, констатировал: «Главная цель внутренней политики Приднестровья – укрепление базисных основ приднестровской государственности, формирование приднестровской национальной идеи, подтвержденной в ходе Всенародного референдума 2006 года, – это независимость Приднестровья с последующим воссоединением с Россией. Поддержка сформировавшегося в республике трехъязычия при ведущей роли русского языка как языка повседневного общения». Таким образом, как уже отмечалось выше, необходимо констатировать две совершенно разные модели языкового использования, получившие распространение на двух берегах Днестра. Сохранение русского языка в Приднестровье может способствовать консервированию ценностей молдавинизма, в отличие от румынизируемого Кишинева, где молдавинисты имеют явно более слабые позиции. Вряд ли упор на русскокультурный фактор поменяет состав населения Приднестровья, который на протяжении нескольких веков находился в нем, сформировав собственный культурный код. Левобережье, по большому счету, выступает своего рода буферной зоной между славянским и восточнороманским мирами, а русская культура способствовала развитию внутри себя культур других этнических сообществ, в этом у нее есть своя цивилизационная миссия.
Риторический вопрос, сохранится ли самопровозглашенная государственность на Днестре, в немалой степени заставляет задуматься, сохранятся ли молдаване вообще как самостоятельный этнос. Впрочем, рассуждения на эту тему порождают еще дополнительную лавину вопросов…
В контексте нашего разговора уместно напомнить, что, являясь унитарным государством, Молдова в переходный период пошла по пути кланово-олегархической модели развития, что специфически сказывалось и продолжает сказываться на ее ограниченной этнической политике с наличием титульного этнического сообщества с мерцающим названием – молдаване или румыны и остальные – не титульными (соответственно с налетом приниженного состояния) жителями.
Все эти факторы оказывали и продолжают оказывать влияние на динамику доверия населения к друг другу на обоих берегах Днестра в контексте предстоящего саммита ЕС в Кишиневе 01.09.2014 г.
Автор: доктор исторических наук, профессор Вячеслав Петрович Степанов
