Тяжело терять друзей, наставников, старших товарищей… 29 июня на шестьдесят восьмом году после продолжительной болезни ушел из жизни Александр Паламарь, бессменный председатель союза фотохудожников Приднестровья.
Александр Александрович был не просто коллегой по творческому цеху. Я считаю его своим учителем, хоть и не уверен, успел ли как фотограф толком чему-нибудь научиться. Возможно, научился требовательности, и прежде всего – по отношению к самому себе. Возможно – любви к фотоискусству. А еще глубочайшей убежденности в верности оценок, правоте выбранного пути.
Паламарь – мастер. По многим критериям его уровень, гармоничность созданных им образов остаются непревзойденными. Паламарь – мастер в хорошем и, полагаю, в плохом смысле этого слова. В хорошем – как высококлассный фотограф-универсал, иллюстратор, издатель, публицист… В плохом – именно как сфокусированный на профессиональной деятельности человек, готовый идти до конца во имя поставленной цели; идти вопреки всему.
В плане общения, дебатов на профессиональные темы с ним, конечно, было непросто. Я говорю сейчас об этом только потому, что Сан Саныч не терпел фальши. Да, с ним было непросто. В первую очередь тем, кто симпатизировал Паламарю, кто его любил. Таким предстояло многим пожертвовать. От любящих требуют принимать по факту, принимать «как есть». В этнологии это называют «положительной комплиментарностью». Отрицательная, к слову, предполагает стремление изменить, перестроить. Понятно, что «подогнать под свои требования» Паламаря не представлялось возможным. Не стоило и пытаться.
Впрочем, насколько мне известно, громких, многообещающих заявлений Сан Саныч не делал. Ничего никому не обещал. И в этом отношении, думаю, был предельно честен. Критиковал без лишней политкорректности. Комплиментами не разбрасывался. Гребенщиков спел бы: «Он скуп на слова, как де Ниро. С ним спорит только больной». Но уж если хвалил – каждое слово на вес золота.
Я не знал Паламаря в эпоху, когда он руководил детской фотостудией. И уже застал на излете время, когда они с Владимиром Ивановым снимали приднестровские пейзажи, вошедшие в целый ряд изданий, включая фотоальбом «Приднестровье» (Тирасполь, 2007 г.). Последний, помнится, случайно увидел в типографии. Заметив, как загорелись мои глаза, директор «Типара» произнесла: «Разрешите, я вам его подарю».
Несколько раньше, в году, эдак, 2006-м, случайно попал на персональную фотовыставку. Вспоминаю: был опьянен каскадом потрясающих видов, сочными красками… «Интересно, что он делает с этими фотографиями? – обсуждали вполголоса работницы картинной галереи. – Ну не бывает в природе таких красок!»
Мы были знакомы примерно четырнадцать лет. Работали над «Иллюстрированной историей», увидевшей свет в 2010-м. Затем были совместные поездки по Приднестровью. Во время тех путешествий я обрел мистическое чувство родной земли, повидал наши храмы, сельские погосты, скальные монастыри, посетил дома-музеи Героев Советского Союза, разгадывал тайны «двойных крестов», общался с сельчанами, иногда – за стаканом доброго молдавского вина, наблюдал закат в том или ином живописном месте (скажем, на крутом склоне в Выхватинцах).
Так мы перемещались во времени и в пространстве. Мы – это Александр Паламарь, Михаил Блонштейн, Алексей Юрковский, Виктория Румянцева, Николай Феч, Владимир Иванов, Олеся Михалицына, Григорий Братусь, позднее – Игорь Четвериков и Александр Корецкий. И могу сказать: то был ярчайший период в моей жизни, плодами которого явились, прежде всего, наша дружба, персональные фотовыставки А. Юрковского, В. Иванова, А. Паламаря («Свет тихий»), фотоальбом «Святыни русского православия юга Украины и Молдавии», проект и одноименная монография «Имя на камне», фотоочерки на персональном сайте Сан Саныча, десятки публикаций на страницах газеты «Приднестровье»…
Теперь четверых из нас нет в живых. К этой мысли нелегко привыкнуть.
Я листаю альбом «классических» фотографий А. Паламаря и В. Иванова. Второй по счету снимок (2001 г.) – пейзаж. Щебеночная дорога убегает по гребню. Сухая трава на переднем плане. Над холмом – манящая синь. И подпись: «Небо синим зонтом, вехами столбы и до горизонта полчаса ходьбы».
Теперь фотохудожник значительно ближе к небу и значительно дальше от нас, грешных. «Ты знаешь: небо становится ближе… с каждым днем» – еще одна цитата. Теперь к нему нельзя просто взять и зайти в офис. А раньше что-то мешало.
Или такой пейзаж – вечер в Старом Орхее. Скальная церковь у Бутучен. Каменный крест над обрывом. Козьи тропы. Внизу серебрится Реут. И луна.
Недавно я гулял с собакой по пустырю и смотрел на луну. Она всё такая же. Не мы первые, не мы последние. Придут другие, будут любоваться, «запечатлевать». Не мы! Не Паламарь! Такой неудобный, ершистый; умевший при жизни крепко задеть за живое. Боюсь, теперь, сколько бы я ни путешествовал, знакомые места будут всегда ассоциироваться с ним.
В ХХ веке имя Пикассо стало нарицательным. Полагаю, имя Паламаря можно считать нарицательным в масштабах Приднестровья. До последних дней он оставался настоящим, несокрушимым фотографом. Боролся с болезнью, продолжая работать над второй частью монографии «Имя на камне», над фундаментальным изданием об эксгумированных на территории Тираспольской крепости.
Александр Александрович внес мощный вклад не только в художественную, но и документальную фотографию. Способствовал сохранению памяти о тысячах репрессированных. А если временно и утратил контакт с кем-либо из современников, в наших силах его простить. И попросить прощения.
