Тирасполь, 21 мая. /Новости Приднестровья/. Журнал Московского государственного института международных отношений (МГИМО) «MJ» опубликовал интервью с министром иностранных дел ПМР Виталием Игнатьевым. Приводим текст статьи полностью.
MJ: Что же вас заставило остаться МИДе? Что мотивировало?
Командный дух. Я бывал по работе во многих ведомствах, но нигде такого не видел. Представьте, до глубокой ночи сидят заместители министра вместе с рядовыми сотрудниками и работают над текстами, генерируя идеи: кто-то пишет, кто-то печатает, кто-то диктует. Ты, молодой сотрудник, чувствуешь свободу суждений, не просто перекладываешь на бумагу, как это зачастую бывает, мысли руководителя, но даже конкурируешь с ним своими идеями. Этот дух партнерства рождал поразительный симбиоз, который трудно переоценить.
Иногда наш первый министр Валерий Анатольевич Лицкай создавал из нас, молодых дипломатов, креативные группы, в которых вырабатывались идеи, шел обмен ими, мы моделировали разные ситуации, пытаясь играть роли наших партнеров, занимались брейнстормингом. Такая работа стимулирует, ты чувствуешь себя востребованным, зная, что ни одна твоя мысль не останется незамеченной.
Правда, в те годы у нас было довольно небольшое по численности ведомство, сейчас все иначе — и помещения побольше и компьютеризация тотальная, но этот дух сохранился и до сей поры. Мы не градируем наших сотрудников на руководителей, изрекающих мудрые мысли, и тех, кто помогает их реализовывать. Генерируют все, мы работаем коллегиально, потому что делаем общее дело. Проблемы, которые стоят перед приднестровской дипломатией, нетривиальны, пути их решения не должны быть линейными.
MJ: Можете привести пример такой нетривиальности?
В 2014 году Молдова договорилась с ЕС о зоне свободной торговли. Приднестровье не участвовало в этих переговорах и не подписывало это соглашение. Но нам удалось договориться с ЕС. И сегодня мы, не приняв на себя молдавских обязательств по тому соглашению, в оптимальной форме торгуем на европейских рынках.
MJ: Как же вам удалось это сделать? Или это секрет?
Нет, не секрет. Наш наблюдатель участвовал в этих переговорах — кстати, молодой дипломат, который информировал об их ходе, а мы, в МИДе, на основе этой информации пытались, обходя тупики, искать выход из ситуации. И в конце концов в 2015 году выработали особую формулу торговли приднестровских предприятий-экспортеров с ЕС.
MJ: Вы тогда уже были министром?
Нет, я исполнял его обязанности, а в 2016 году был назначен на этот пост.
MJ: К этой должности вы шли 14 лет. Кстати, как у вас действует система «лифтов»?
Она выстроена нормально. Начну с того, что руководящие посты у нас занимают только люди из дипломатической среды. В соседней Молдове, например, ситуация принципиально иная: у них существует партийный принцип назначения руководителей ведомств и их заместителей. Политические партии распределяют свою ответственность, уравновешивая ее за счет кадровых решений, создается некий механизм сдержек и противовесов.
У нас все происходит интереснее: линейная логика, при которой ты должен пройти все этапы, перед тем как стать руководителем, необязательна. Вы удивитесь, но я стал заместителем министра в 2011 году, работая заместителем, а не начальником управления. У нас при назначении на пост руководителя не обязательно исходят из некой статистической совокупности заслуг и величины дипломатического ранга, прежде всего, оценивается потенциал сотрудника. Все происходит прозрачно. В министерстве есть группа «драйверов», которые являются потенциальными кандидатами для того, чтобы занять более высокую должность. Мы все прекрасно знаем их уровень профессионализма, активности и полифункциональности. И уж, конечно, мы не меряем профессионализм возрастом. Я стал заместителем министра в 30 лет, мои предшественники на посту министра тоже были довольно молоды. Вообще мировая дипломатия молодеет, и я бы сказал, что наш МИД на гребне этого тренда.
MJ: Профильное образование, как показывает Ваш пример — вы не страновед, а социолог, — тоже не является определяющим фактором?
Скажу больше, мой пример показывает, что социологическое образование — хорошая база для работы и должностного роста в МИДе. Социология находится на стыке целого ряда дисциплин, необходимых дипломату. У меня после окончания кафедры социологии истфака Приднестровского госуниверситета было на выходе несколько специализаций — социально-политическая (то есть политология), госуправление и регионоведение плюс конфликтология.
Кстати, когда я поступал в 1997 году, социология в Приднестровье была еще на начальной стадии развития. Ее создавала фактически с нуля необычная креативная группа преподавателей — многие приехали из других вузов — университетов Одессы, Кишинева. Драйвером этого процесса, безусловно, был наш завкафедрой Федор Степанович Бабейко, который, к сожалению, уже от нас ушел. Он приехал из Крыма, представляя украинскую ветвь науки, был классическим академическим профессором, который одно время работал деканом юридического факультета, хотя по образованию был философом. Именно благодаря ему наше образование носило в определенной степени комбинированный характер, в него привносились данные и научные методы из других дисциплин — истории, философии, политологии. Большое внимание уделялось математическим методам, мы, социологи, до 4 курса изучали высшую математику, овладевали целым набором смежных дисциплин — статистикой, методами обработки статинформации, социологических массивов. Все это было на высоком уровне.
MJ: Но кому в начале 2000-х годов нужны были социологи? Поступить на юридический или экономический факультет было престижно.
Нас мотивировало то, что мы делали шаг в неизведанное. Действительно, многие удивлялись: где вы себя потом найдете? Но наши преподаватели нам говорили: социолог — во многом универсальный, полифункциональный специалист, который может найти себе применение в разных областях. И жизнь это подтвердила, наши выпускники оказались конкурентоспособными на профессиональном рынке и стали успешными в таких сферах, как госуправление, политика, реклама, пиар
Очень сильно нас мотивировала возможность провести для своего диплома самостоятельное социологическое исследование — что называется, от, А до Я. Ведь в то время в вузах, в том числе Молдовы и Украины, социологи, как правило, на защиту представляли лишь теоретическую, описательную часть диплома, обозначали проблемы, их анализ, гипотезы. Прикладная же часть — собственно исследование, которое давало ответы на поставленные вопросы, — не обсуждалась. И понятно почему. Это объективно сложная комплексная работа, включавшая в себя массу разных опросов, ее невозможно было провести в одиночку. Да и финансовых затрат она требует значительных. Но приднестровским выпускникам-социологам удавалось самостоятельно реализовывать и защищать собственный проект.
MJ: Расскажите, пожалуйста, о своем проекте.
Мой диплом назывался так: «Геополитические интересы Приднестровья в общественном мнении студентов Приднестровского госуниверситета». Изначально, когда ставилась задача, я, конечно, хотел провести опрос населения, но сделать это было технически сложно, да и добиться надежной верифицируемости и достоверности данных (а она должна быть очень высокой — 95−97 процентов) — невозможно. Поэтому моя «выборочная совокупность» включала в себя только студентов — более 200 человек. Чтобы добиться основательной репрезентативности надо было провести стратификацию выборки — и по гендерному признаку, по факультетам. В общем, было увлекательно.
MJ: И какой был результат опроса?
Интересный. Ведь в 2002 году мы еще работали в рамках парадигмы построения конфедеративного государства с Молдовой. Тогда велся процесс выработки «меморандума Козака», совместная конституционная комиссия работала над параметрами некого симбиоза двух государств.
В среде приднестровского студенчества вектор ориентации на Россию был доминирующим — порядка 60%, примерно 40% ориентировались на Украину, в тот период отношение к ней у нас было иным, поскольку и украинцы совершенно по-иному смотрели на Приднестровье. Еще не было блокады 2006 года, Украина являлась гарантом и посредником переговорного процесса, до сих пор ее военные наблюдатели участвуют в миротворческой операции, и это положительный элемент. В Приднестровье проживало значительное количество этнических украинцев и граждан Украины — порядка 60−70 тысяч человек. В общем Украина была хорошим соседом.
Интересно, что мои данные во многом совпали с результатами опросов, которые мы получили в 2006 году, когда 97% от проголосовавших на референдуме высказались за независимость Приднестровья, дальнейшее свободное развитие и присоединение к России.
MJ: Как вы пришли в МИД?
Социология помогла. Для своего исследования, которое было комплексным, я проводил экспертный опрос среди лидеров мнений, в том числе среди дипломатов, руководства министерства иностранных дел ПМР.
MJ: А через 14 лет заняли место министра…
Конечно, я не мог себе тогда этого представить. А в тот год в МИДе заинтересовались содержанием и результатами моего исследования, мне предложили пройти стажировку, таким образом, еще до защиты диплома я уже примерно представлял, где буду работать. Правда, я хотел заниматься стратегическими и геополитическими темами, но меня направили в информационный отдел. Потом возникла необходимость совершенствовать работу пресс-службы, затем перешел на должность спичрайтера, совместно с коллегами готовил материалы не только для министра, но и для президента.
MJ: Спичрайтер не просто готовит тексты докладов для выступлений высшего руководства, но и рекомендации может давать…
Конечно, работа над таким материалом не ведется камерально, в отрыве от реальности, — дипломат-спичрайтер вовлечен в процессы, постоянно общается с коллегами и руководителем, который генерирует мысли. И важно уловить их, сформулировать так, чтобы он сказал: да, это именно то, что я хотел сказать. Это тонкая работа, в которой присутствует фактор личности руководителя. Мне довелось работать с разными министрами, и это уникальный опыт.
Значительное время я проработал советником, начальником пресс-службы, пресс-секретарем, потом плавно перешел к аналитической работе в рамках информационно-аналитического управления. На посту заместителя начальника управления занимался странами дальнего зарубежья, международными организациями, вопросами безопасности, отвечал за сферу миротворческих операций. И я очень благодарен всему этому опыту, он до сих пор позволяет мне широко оперировать разными инструментальными возможностями. Эта полифункциональность, которая считалась у нас на кафедре социологии определяющим фактором, в рамках системы МИДа оказалась основой для эффективной работы. У нас нет узких специалистов, хотя, конечно, каждый имеет свое профильное образование. Есть даже приказ по министерству о ротации, когда любой специалист из любого управления может перейти на определенный период в какое-либо другое подразделение, попробовать себя таким образом в нескольких местах, чтобы оптимизировать свои компетенции, более эффективно их использовать. В результате он приобретает новые функциональные возможности, становится взаимозаменяемым, что я считают одним из залогов эффективности работы МИДа. И надо постоянно учиться. На сегодня я являюсь аспирантом МГИМО.
MJ: Да? Министр-аспирант — это необычно!
Я учусь на кафедре мировых политических процессов под руководством Марины Михайловны Лебедевой. Почему в МГИМО? Во-первых, потому что МГИМО — это высокий уровень образования и научной деятельности, прежде всего, в той сфере, которая меня интересует, — в сфере региональной безопасности. А во-вторых, я и сам до поступления в аспирантуру преподавал ряд политологических и международных дисциплин в Приднестровском госуниверситете, и учебники Марины Михайловны по мировой политике помогали мне в этой работе. Я рад и горд, что знаком теперь с людьми, которые готовят эти фундаментальные труды.
Учусь в аспирантуре уже третий год, и мне кажется, я сделал оптимальный выбор. В МГИМО работают замечательные преподаватели, ученые с мировым именем, которые помогают раскрывать и реализовывать свой научный потенциал.
MJ: У вас довольно специфическое внешнеполитическое ведомство. Обычное министерство состоит из центрального аппарата и сети загранучреждений. А у вас?
У нас есть центральный аппарат — это основное структурное подразделение, но есть и официальные представительства, которые возглавляют дипломаты, выполняющие функцию послов, — в Абхазии и Южной Осетии, то есть в тех странах, которые нас признали и в которых мы посчитали целесообразным иметь постоянно действующие диппредставительства. Соответственно, представители этих стран аккредитованы у нас в Приднестровье.
MJ: Какие у вас отношения с российским МИДом?
Мы работаем в очень тесной взаимосвязи с российской дипломатией, и считаем себя частью российской дипломатической школы. Наши дипломаты имеют возможность — и это уникальное явление — регулярно проходить стажировку в центральном аппарате МИД РФ. Российские дипломаты — наши соратники и партнеры. Я постоянно нахожусь на связи со своими российскими коллегами, а с Послом по особым поручениям, представляющим Российскую Федерацию в переговорном процессе, С.Н. Губаревым работаю регулярно. Приднестровскую и российскую дипломатию роднит многое — общие принципы, среди которых на первом месте, конечно же, готовность к поиску компромиссов и уважение к международному праву. Мы не только активно используем наработки российской дипломатии, разнообразные практические модели, но и обмениваемся интересными идеями.
MJ: В МГИМО учится целая группа ребят из Приднестровья. Какие у них перспективы?
К сожалению, в силу объективных причин, те ребята, которые получают дипломатическое образование в Москве, пытаются найти себе профессиональное применение в России, работают в диппредставительствах Российской Федерации за рубежом. Только очень незначительное их число возвращается домой. Но мы стараемся создавать для этого условия. В то же время, чтобы избежать вымывания кадрового потенциала из Приднестровья, на регулярной основе решаем вопросы повышения квалификации, переподготовки своих сотрудников, организуем стажировки.
Ничего не поделаешь, нам приходится работать в таких условиях. Возможно, в будущем мы официально станем частью российской дипломатии, и тогда все будет, конечно, гораздо проще.
Источник: журнал «MJ», 01/2017
