ЦИВИЛИЗОВАННЫЙ ДИАЛОГ С УКЛОНОМ
1.
Во время тех событий, которые происходили в августе вокруг Южной Осетии, все стороны призывали друг друга к цивилизованному диалогу. Это делала Россия, и с ее стороны это было естественно – в Москве до последнего надеялись, что Михаил Саакашвили одумается.
Грузинский президент тоже упоминал о цивилизованном диалоге – в промежутках между жеванием галстука и руганью в адрес России. О «диалоге» говорил и Запад – время от времени угрожая Москве «международной изоляцией», «исключением из восьмерки» и прочими санкциями. При этом создавалось впечатление, что называть вещи своими именами, вести на основе этого переговоры и искать дипломатические решения готова только Россия. Остальные же вовлеченные в конфликт стороны (США, Великобритания и Франция) хотели только одного – чтобы их далеко не самая обоснованная позиция была принята без оговорок. Грузия же вообще стремилась к тому, чтобы ее агрессию узаконили.
И все называли это «цивилизованным диалогом». Ситуация вокруг Южной Осетии стала, к сожалению, еще одной демонстрацией того, что на Западе вкладывают в это понятие. Было известно и ранее, что «диалог» для западной дипломатии – это очень часто политика принуждения, которое выдается за «взаимодействие». Это политика односторонних решений (которые просто доводятся до остальных участников). Это, наконец, политика уступок (но не Запада, а другой стороны). В качестве примера таких уступок можно привести времена Михаила Горбачева и Рональда Рейгана с плавным переходом в эпоху «раннего» Ельцина. В США до сих пор время от времени заявляют, что тогда с Россией был «наиболее цивилизованный диалог». А вот сейчас это, дескать, не так. Не с таким «уклоном».
Чтобы понять суть современной европейской и американской дипломатии, не нужно листать горы документов. Достаточно, например, вспомнить заявления президентов и внешнеполитических ведомств ведущих западных государств в последние несколько месяцев или проследить за развитием дискуссий в Совете Безопасности ООН. У западной дипломатии есть несколько характерных черт. Одна из них – это пресловутые «двойные стандарты». Другая – почти рефлективная антироссийская сущность. Уже нет Советского Союза, ушли в прошлое (по крайней мере, на словах) времена «холодной войны», но «антисоветский» (или, вернее, «антирусский») рефлекс остался. Похоже, он будет всегда. Сегодня он проявляется в стремлении осудить любые действия Москвы – без попыток даже поверхностно разобраться в их причинах и сущности. Для американцев Россия изначально остается «империей зла» и «русским медведем». Из этих примитивных штампов вырастает большая дипломатия. И ничего с этим поделать нельзя.
Еще один важный момент, относящийся уже скорее к политике Брюсселя и Вашингтона в целом, - это зыбкая грань между ресурсами дипломатии и военными средствами. Дипломатическое давление очень быстро перерастает в военное.
С этим связан и экстремизм западной дипломатии. Нельзя не заметить, что она патологически тяготеет к различным методам давления – санкциям, блокадам, угрозам. То есть к такой своеобразной виртуальной войне. В последние годы это проявлялось очень часто; один из самых последних примеров – обсуждение в Совете Безопасности ООН внутриполитического кризиса в Зимбабве. Для разрешения этого кризиса западные страны предложили такие меры, как финансовые санкции и запрет на зарубежные поездки широкому кругу зимбабвийских политиков. Москва выступила против, резонно заявив, что это ни к чему не приведет. Постоянный представитель России при ООН Виталий Чуркин тогда признал: «Происходит столкновение философий – политических и дипломатических. Наши западные партнеры в большей степени руководствуются логикой давления. Мы считаем, что санкционное давление является последним аргументом».
Стиль американской и европейской дипломатии, ее «переговорные» технологии избирают для себя и постсоветские режимы, ориентирующиеся на Евросоюз и США. Не в последнюю очередь отсюда их постоянное стремление к агрессии. Оно проявляется не только во внешней политике, но и при разрешении внутренних кризисов, когда прозападные правительства демонстрируют авторитаризм, преследуют своих оппонентов. Михаил Саакашвили стал в этом плане классическим примером.
Грузинский президент всё последнее время говорил о «цивилизованном диалоге». 25 февраля 2006 года в эфире одного из российских телеканалов он сказал: «Я не отдам приказа о проведении военной операции, я не хочу, чтобы гибли люди. Мы всего достигнем путем переговоров и консультаций». Через два с половиной года Саакашвили показал, как быстро «цивилизованный» диалог может переходить в «нецивилизованный».
2.
Приднестровье тоже не раз сталкивалось с таким феноменом, как методы западной дипломатии. Примеров много. Один из них – запрет приднестровским лидерам въезжать в страны Европейского Союза (видно, такого рода меры уже стали классикой для Брюсселя). Другой - таможенно-пограничная блокада в марте 2006 года. Третий, совсем свежий – заявления специального представителя Евросоюза в Республике Молдова Кальмана Мижея о том, что в молдо-приднестровском урегулировании «приемлемо», а что – нет. Неприемлем, по мнению Мижея, «план Козака» или что-то похожее на него. Зато хорош молдавский закон 2005 года, дающий Приднестровью автономию.
Заявления европейского представителя на недавнем семинаре «Приднестровские диалоги» вообще проникнуты какой-то непонятной двусмысленностью и авторитарностью (это несмотря на то, что ЕС является всего лишь наблюдателем в формате 5+2). «Евросоюз считает аморальными переговоры по приднестровскому урегулированию в трехстороннем формате - Россия, Молдавия и Приднестровье… Проблема может быть решена только в формате «5+2», и отход от него недопустим…. Молдова наивна, если полагает, что решение проблемы можно найти в новом трехстороннем формате», - отмечал Мижей.
Эти заявления дают представление о том, какой стиль изберет западная дипломатия в молдо-приднестровском урегулировании (и к чему она будет подталкивать руководство Республики Молдова). Любопытно, что сейчас даже в Кишиневе почувствовали довольно примитивный авторитаризм Кальмана Мижея. Официальная газета «Независимая Молдова» в сегодняшнем номере назвала его требования «категоричными» и «неоднозначными». В редакционном комментарии прозвучали такие слова, как «язык ультиматумов», и было высказано предположение, что «Европейскому Союзу в процессе молдо-приднестровского урегулирования тоже придется уступить».
Однако ни ЕС, ни США (которые наверняка поддержат Кальмана Мижея) ни в чем не уступят. Европейский спецпредставитель считает, что политическую волю в урегулировании «должны продемонстрировать Приднестровье и Россия». То есть, видимо, они должны в одностороннем порядке сдать позиции - как в те времена, о которых в Вашингтоне говорят как о «лучших» в плане «цивилизованного диалога» с Москвой.
Очевидно, что подход европейской и американской дипломатии к молдо-приднестровскому урегулированию не изменится. Проблема в том, что этот подход – тупиковый. Авторитарность западных дипломатов, их экстремизм делают из них плохих переговорщиков. На такой почве не может быть диалога, не может появиться нестандартных решений, которые нужны при решении большинства этнополитических конфликтов. Не случайно до августа 2008 года западные страны так и не предложили ничего стоящего для того, чтобы урегулировать грузино-осетинский и грузино-абхазский конфликты. Хотя возможности и время для этого были.
Подход ЕС и США, повторимся, бесперспективный, поэтому формат 5+2 может действительно потерять свою актуальность. В его рамках достичь какой-либо формулы урегулирования не удалось, и судя по всему, нельзя. Можно только предугадать, что представители ЕС и США в формате 5+2 будут и дальше говорить о «цивилизованном диалоге», понимаемом исключительно в традициях западной дипломатии.