О ЧЕМ ВЕСТИ ПЕРЕГОВОРЫ КИШИНЕВУ И ТИРАСПОЛЮ?
Вопрос о возобновлении переговоров по молдо-приднестровскому урегулированию все чаще и активней поднимается дипломатами, как стран-гарантов, так и американскими и европейскими представителями. Но о чем вести переговоры? Об урегулировании отношений? Но если до ноября прошлого года основа этого урегулирования – принцип федерализации – в большей или меньшей степени устраивал всех: и стороны, и гарантов и посредников, то сейчас Кишинев отказался от этой идеи. Все чаще молдавские политики и чиновники рассуждают об ошибочности федерализации, предполагая возврат к унитарному государству.
Следует признать, что молдавское руководство никогда и не собиралось отступать от принципов унитаризма. Наглядным примером может служить и история с гагаузской «автономией». Но в чем причины устойчивого нежелания молдавской стороны строить взаимоприемлемые отношения с Тирасполем?
Напомним, что Республика Молдова создавалась как государство «титульных» и для «титульных». Уже в начале 90-х на волне воинствующего румынизма система государственного управления была вычищена от инакомыслящих и «пришельцев». С тех пор эта система остается неизменной, и именно она определяет государственную политику страны. Сути режима не изменило ни поражение политики агрессивного румынизма в войне на Днестре, ни провал правых на парламентских выборах 1994-го.
Многолетний, нескончаемый переговорный процесс между Кишиневом и Тирасполем обусловлен именно нежеланием национал-ограниченного коррумпированного чиновничества Молдовы делиться властью в стране. Приход к власти сначала центристов во главе с Лучинским, затем «коммуниста» Воронина ничего не изменил. Реальным хозяином в стране продолжает оставаться «титульная» бюрократия, нежелающая перемен и заинтересованная в расширении своего влияния на Приднестровье.
В период правления Лучинского был достигнут наибольший прогресс в переговорах. Этот политик какое-то время умудрялся лавировать между национал-бюрократией и давлением стран-гарантов и посредников. Итогом стало подписание Московского меморандума 1997 года: закладывались основы молдо-приднестровского урегулирования на принципах «общего государства»; Приднестровье получило право самостоятельной внешнеэкономической деятельности; принцип «территориальной целостности» при этом оставался незатронутым. Эти принципы действительно могли стать основой окончательного урегулирования на Днестре, они отвечали международным требованиям и в той или иной степени устраивали как Приднестровье, так и страны-гаранты. Но они не могли устроить румынизированную бюрократию Молдовы. Политика Лучинского перестала отвечать ее интересам.
Для Приднестровья президент Лучинский был компромиссной фигурой, но тактика компромиссов со всеми силами – внешними и внутренними - до добра его не довела. Соглашательство с румыноориентированными обернулось политическим кризисом и изменением формы правления в Молдове. Молдова стала парламентской республикой, но Лучинский, в итоге, потерял президентский пост.
Ситуация изменилась с победой ПКРМ в феврале 2001 года. Воронин пришел к власти под радикальными пророссийскими лозунгами. Откровенный популизм компенсировался яростной и справедливой критикой существующего в Молдове режима. Воронин обещал избирателям вернуть русскому языку статус государственного и вступить в Союз России и Белоруссии. Уже эти посылки создавали иллюзию легкого разрешения приднестровского вопроса. Кроме того, существовал Московский меморандум. Естественно, Воронин пообещал быстрое и справедливое урегулирование отношений с Приднестровьем. Однако, когда был сформирован «красный» парламент, а сам Воронин стал президентом, стало ясно, что в Молдове есть народ, который избирает власть, а есть румыноязычная бюрократия, которая этой властью манипулирует. Определенно, такой режим не имеет ничего общего с демократией.
Лидер ПКРМ видимо сообразил, что если он хочет сохранить власть он должен наладить «смычку» с «титульной» бюрократией, стать выразителем ее интересов. Воронин не только сохранил весь «титульный» аппарат управления государством, он приблизил к себе людей, не имеющих ничего общего с теми силами, которые победили в феврале 2001-го. Знаковым шагом стало извлечение из тираспольской тюрьмы террориста Илашку.
Тем не менее, переговорный процесс с Приднестровьем возобновился. С самого начала своего правления Воронин видимо вознамерился заложить основы для своего пребывания у власти на долгие годы. Возможно, он действительно собирался выполнить часть своих обещаний. Урегулирование приднестровского вопроса, которое он активизировал в первые же месяцы своего президентства, должно было стать первым, но, скорее всего единственным выполненным обещанием. Конечно же, сам Воронин не собирался делить власть над Приднестровьем с народом Приднестровья. Но переговорный процесс между Кишиневом и Тирасполем был возобновлен на тех основах, которые были заложены Московским меморандумом. И этот путь неминуемо вел Кишинев и Тирасполь к созданию федерации. Во всяком случае, любая возможность влияния на внутреннюю жизнь ПМР «титульного» румыноориентированного чиновничества исключались.
Проблема заключалась в том, что сам Воронин очень быстро стал становиться составной частью режима. Идейная убежденность, если таковая была, уступила место его финансовым интересам, интересам бизнеса его «семьи». Поэтому идея сохранения существующего режима с его системой управления постепенно становилась определяющей.
В условиях постсоветской Молдавии свести воедино интересы народа Молдовы и интересы «румыноориентированных» - дело в принципе неосуществимое. После победы Воронина, как многим казалось, был реальный шанс, что интересы народа окажутся превалирующими, но сильнее оказались интересы сохранения собственной власти. В августе 2001-го Воронин резко изменил курс и пошел на силовое решение приднестровского вопроса. Ему даже удалось убедить Москву поддержать экономическое давление на Приднестровье. Кремль, который помог Воронину прийти к власти, все еще верил в пророссийскую ориентацию лидера ПКРМ. (Вскоре Воронин похоронил иллюзию кремлевских стратегов, что коммунистические руководство постсоветских государств будет гарантировать пророссийскую ориентацию режимов). Московские аналитики вряд ли понимали, что Воронин, осуществляя нажим на Приднестровье, руководствуется только интересами сохранения своей власти. А для этого он должен выполнять требования «титульных», ориентированных только на Румынию, «ши пункту».
Кто в Молдове хозяин ясно показали организованные ХДНП акции в режиме нон-стоп. Воронин оказался слишком слабым и управляемым политиком, он не стал ради власти изменять сути режима, ради власти он пошел на компромисс с унионистами, составляющими костяк «титульной» бюрократии и на предательство интересов своего народа.
В 2002 году, когда стало ясно, что попытка экономического давления на Приднестровье не удалась, переговорный процесс был возобновлен, правда, без участия Кишинева. Встреча в Братиславе в четырехстороннем формате показала, что Тирасполь вполне может обойтись и без молдавской стороны, и в перспективе договориться с гарантами и посредниками о своем статусе. Но настоящий результат Братиславы – киевская встреча летом 2002 года, когда молдавская сторона вынуждена была согласиться с проектом посредников о федерализации. Этот прорывной документ, по сути, развивал принципы Московского меморандума о создании «общего государства». Но Воронин окончательно ставший выразителем интересов «правящего слоя», то есть погрязшего в коррупции румыноязычного чиновничества, воспринял этот документ без энтузиазма. Формально возобновившийся переговорный процесс много месяцев топтался на месте.
Федерализация была уступкой гарантам и посредникам, своеобразным выходом из международной изоляции, в которой режим оказался после провала экономической блокады Приднестровья и после Братиславы. Режим уступил давлению международного сообщества, но осуществлять федерализацию явно не собирался.
Многомесячная пауза в переговорах после Киева объясняется внешнеполитическими причинами. В Праге должен был пройти Саммит НАТО, на который был приглашен молдавский президент; в конце 2002 года заканчивался срок, к которому согласно Стамбульским соглашениям 1999 года Россия должна была вывести из Приднестровья вооружения и военное имущество. Возможно, именно в этот период созрел план силового «урегулирования» приднестровского вопроса без посредничества России. Ставка была сделана на расширяющиеся НАТО и Евросоюз. В Праге Воронин призвал НАТО принять участие в урегулировании и подтвердил неизменность позиции Кишинева на ликвидацию российского присутствия в этом регионе Европы. В декабре 2002-го Воронин отказался подписать документ о договорной федерации, а затем был приглашен в Вашингтон. Такова была плата Кремлю за поддержку на выборах и за помощь в экономическом удушении Приднестровья.
Но отказ от федерализации означал срыв урегулирования. Поэтому во время своего визита в Москву Воронину пришлось не только подтвердить курс на федерализацию, но и стать ее «инициатором». Очевидно, под жестким давлением Москвы, которая уже не собиралась церемониться с зарвавшимся политиком, был согласован четкий график федерализации, предполагавший совместное написание Кишиневом и Тирасполем конституции будущего общего федеративного государства.
Как известно работа Совместной конституционной комиссии с самого начала не заладилась. Создание федеративного государства в указанные сроки срывалось. Тирасполь настаивал на создании полноценной, то есть договорной федерации. Кишинев продвигал принцип асимметричной федерации, в которой Центр, он же один из субъектов федерации, имеет большие полномочия, чем другой субъект федерации. Такое положение заведомо превращало один субъект в метрополию, а другой – в колонию. За помощью в разрешении противоречий президент Воронин обратился лично к президенту Путину, как к гаранту урегулирования. Путин прислал талантливого юриста Дмитрия Козака. Самое удивительное, что последнему удалось путем введения системы противовесов совместить несовместимое. Была создана модель асимметричной федерации, которая гарантировала защиту прав приднестровцев от произвола румынизированного чиновничества Молдовы. Президент Молдовы Воронин и президент Приднестровья Смирнов парафировали каждую страницу нового Меморандума. Что касается Тирасполя, то в этом документе, как неоднократно было заявлено, приднестровская сторона шла на максимальные уступки молдовскому режиму.
Так называемый «Меморандум Козака» наиболее близко подошел к воплощению принципа «общего государства» с соблюдением «территориальной целостности» бывших советских республик. «Меморандум» должен был стать моделью для урегулирования большинства конфликтов на постсоветском пространстве.
Срыв Меморандума Ворониным означал не только срыв переговорного процесса между Кишиневом и Тирасполем и не только провал идеи «общего государства», более или менее успешно развивающейся с 1997 года. Как отметил Валерий Лицкай, «рухнула вся модель создания общих государств с соблюдением целостности границ». Результаты этого дипломатического провала мы наблюдаем сейчас и в обострении молдо-приднестровских отношений, и в зоне нагорно-карабахского конфликта, и в особенности – в Грузии. Кто знает, как сложилась бы судьба Аджарии, как развивались бы события в Южной Осетии и Абхазии, если бы существовала готовая модель урегулирования, гарантирующая защиту прав населения «непризнанных» государств?
Винить в провале одного Воронина не имеет смысла. Его вина – недостаток политической воли и нравственных устоев. Полноту своей власти он обеспечивает не за счет народного волеизъявления, а за счет выражения интересов «титульной» коррумпированной бюрократии.
Очевидно, что причина многолетней неурегулированности – в невозможности совместить интересы румынизированного коррумпированного чиновничества Молдовы с интересами народа Приднестровья в рамках границ одного государства.
Так о чем вести переговоры? Возможно, ответ на этот вопрос будет получен при утверждении Концепции внешней политики Приднестровья, которая сейчас активно обсуждается в Верховном Совете республики.
*** 03.11.04 ***